Казахская традиция бауырына салу оказалась не узко национальной, а мировой проблемой, перешедшей в разряд конфликта отцов и детей. Это выяснилось после того, как дебютная игровая картина «Бауырына салу» казахстанского режиссёра Асхата Кучинчирекова (исполнитель главной роли в фильме Сергея Дворцевого «Тюльпан») с сентября прошлого года с триумфом прошла по 11 международным фестивалям.

Глобальная проблема

– Её взяла под своё крыло кинопрокатная компания Sulpak Cinema. Это стало возможным благодаря инвестору – главному продюсеру Диасу Фельду, который взялся на свои средства продвигать нашу картину в прокат , – говорит режиссёр.

– А это нормально, когда государство, выделяя деньги на съёмки, на продвижение картины, снятой по госзаказу, бюджет не закладывает?

– Моя точка зрения на этот счёт такая. Вам дают деньги на покупку, к примеру, муки, а дальше вы действуете по своему усмотрению. Хотите – выставляете на продажу испеченные вами хлеб и пироги, а хотите – положите готовую продукцию на полку. Так же и здесь: государство дало деньги на съёмки картины с пожела­нием раскрутить её по всему миру. Если это действительно хорошее кино , то его будут покупать.

К примеру, психологическая драма «Анатомия падения» французского режиссёра Жюстина Трие получила главный приз – «Золотую пальмовую ветвь» – Каннского кинофестиваля в 2023 году, а в 2024-м – «Оскар» в номинации «Лучший оригинальный сценарий». Казалось бы, серьёзнейшая психологическая драма, где большая часть сюжета разворачивается в трёх лока­циях – суд, дом и улица, действия мало, герои чаще всего просто стоят и разговаривают, однако в прокате картина заработала огромные деньги – почти 36 миллионов долларов при бюджете 6 миллионов.

Это я рассказываю к тому, что если государство даёт деньги на производство картины, то задача режиссёра – снять так, чтобы заработать на ней. По крайней мере лично у меня цель именно такая. А другой, может, и не хочет этого делать. Он получил свой гонорар с фильма, выполненного по госзаказу, а дальше предпочитает отдыхать, вместо того чтобы искать спонсора. То есть судьба любой картины зависит от личной мотивации режиссёра, поэтому нельзя подходить ко всем с одной меркой.

– Интересно было бы узнать, как на специфическую казахскую традицию реагирует международный зритель?

– Мне многие говорили: никто, кроме казахов, не поймет мою картину. И если я хочу заявить о себе на международных кинофестивалях, то надо снимать кино на глобальные, а не узко местечковые проблемы.

А получилось, что фильм, который рассказывает, как нам казалось, о действительно специфической казахской традиции – отдавать ребёнка в семью бабушки и дедушки, – близок и понятен всем людям. Мировой зритель воспринял нашу историю как общую для всех континентов проблему отцов и детей, причём в современном её ва­рианте. Весь мир сегодня в поисках лучшей доли колесит по планете. Кто-то ради карьеры, кто-то – ради кус­ка хлеба. Больше всего от этого, как выяснилось, страдают дети, с чьим мнением никто не считается.

Казалось бы, где Казахстан, а где бразильский Сан-Паулу? Но там ко мне подошла плачущая женщина и на смешанном португальско-английском языке начала что-то объяснять. Я из её путаного рассказа понял, что она когда-то оставила своего ребёнка. Её глаза, полные слез и боли, помню до сих пор.

Близко к сердцу восприняли фильм проживающие в Сан-Паулу и Канаде потомки интернированных из США японцев. Напомню: после нападения 7 декабря 1941 года японского флота на американские военно-морские силы на базе Перл-Харбор на Гавайях выходцев из Страны восходящего солнца как потенциально неблагонадежных выселили из штатов Калифорния, Орегон, Вашингтон, Аляска в лагеря для интернированных.

Часто родители оказывались разлученными с детьми. Девушка-канадка рассказывала после просмотра, что её бабушка, когда её родителей куда-то забрали, с пяти лет росла в интернате. В ней самой едва-едва проглядывались азиатские черты, она больше европейка, но девушка говорила, что та тревога, чувство нестабильности, с которыми жила её бабушка, генетически передались и ей тоже. Её временами накрывает безысходность и одиночество.

Это одна из самых тяжелых историй, которые мне приходилось слышать. Получается, люди и при социализме, и при развитом капитализме переживают одни и те же трагедии. У нас детей с родителями разлучали голодомор, расстрельный 1937 год, массовая депортация народов в Казахстан, Карлаг и АЛЖИР. И у них тоже беззащитные дети остаются одни. И это происходит вне зависимости от того, где живёт человек – в свободном или несвободном мире.

И раз картину принял мир, надеюсь, на родине поднятая тема тоже найдёт понимание у зрителя, который проголосует кошельком.

В конце фильма наш мальчик вернулся-таки в свою настоящую семью, к замордованным жизнью отцу и матери, чьи фото в бабушкином доме он прятал под ковром. Когда отец, утирая слезы, обнимает сына, я чуть погрешил против правды. Дети, которые были «баурына салу», вернувшись по каким-то причинам (в нашем случае – после смерти бабушки) в семью биологических родителей, часто чувствуют себя там чужими и ненужными. Но я, как один из бабушкиных-дедушкиных детей, осуществил здесь свою детскую мечту: мне очень хотелось, чтобы мой герой избежал в будущем гнетущего одиночества и какой-то внутренней пустоты.

Один англичанин, посмотрев картину, сказал, что она про него, это его личная история. Его родители уехали покорять Голливуд, оставив 12-летнего сына с чужими людьми. А потом, когда наконец-то произошло воссоединение, он был одинок рядом с самыми близкими людьми. И это чувство разобщенности с ними осталось на всю жизнь.

Дети самодостаточных родителей переживают то же самое, что и их казахский сверстник Ерсултан, отданный, согласно национальным традициям, идущим из глубины веков, бабушке на воспитание. Она, конечно, любит его всей душой, но ведь и высокооплачиваемая няня тоже делает все, чтобы её подопечный не чувствовал себя сиротой. Однако заваленный подарками ребёнок променял бы все богатства мира на общение с живыми родителями.

Поэтому наш фильм – везде желанный гость. Его фестивальная судьба, начавшись в сентябре прошлого года в Сан-Себастьяне, и не думает заканчиваться. Мы каждый месяц куда-нибудь летаем. Получили приз в Испании, Италии, во Франции, Иране… На днях летим в Австрию, где на спецфестивале для знатоков кино будут показаны фильмы, которые меняют этот мир. И я надеюсь, что картина, так горячо принятая зарубежным зрителем, будет принята и соотечественниками тоже.

– Но жизнь показывает, что казахстанский зритель предпочитает умному авторскому кино лёгкие комедии или хоррор.

– Опять не соглашусь. Мы потихоньку приучаем зрителей к авторскому кино. Байопик «Дос-Мукасан» отбил свой бюджет и заработал почти 80 миллионов тенге. Теперь вот я выхожу в прокат с авторским кино, следом выйдет к зрителю Даниар Саламат с завоевавшей Гран-при Шанхайского кинофестиваля картиной «Талак»… Вкусы зрителя, я уверен, будут меняться, но этот процесс не такой быстрый, как хотелось бы.

История Мадины

На литературное дарование писательницы Мадины Омаровой очень повлияло её детство. Воспитывалась она у бабушки. 70-летняя женщина забрала её от родителей девяти месяцев от роду.

– Она умерла, когда я училась в начальных классах, – рассказывает Мадина. – Но этого десятилетия хватило, чтобы обрести ту духовность, которая питает меня и сейчас. Не скажу, чтобы моё раннее детство было совсем уж счастливым и безоблачным, просто оно было другим, чем у большинства детей. Это ведь совсем разные вещи: когда молодые родители спихивают ребёнка в садик, и бабушка, которая целыми днями рядом с тобой.

Она относилась ко мне не как к ребёнку, а как к равному себе человеку. Бабушка рассказывала мне о своей жизни. Ей, родив­шейся в конце позапрошлого века, было что вспомнить. Пережила революцию, голод, репрессии, войну. Из 13 детей у неё осталось в живых только трое. Кто-то умер в младенчестве, кто-то – погиб на фронте…

Весёлая и подвижная бабушка в молодости много раз участвовала в айтысах, а в старости пристрастилась к устному народному творчеству. Единственный подарок, который она требовала к праздникам, – пластинки с записями эпосов. Слушая их целыми днями, я воображала себя то Кыз Жибек, то Баян-сулу, то женами батыров – Кортка и Карлыга…

В первом классе меня, едва научившуюся разбирать буквы, бабушка просила читать эпосы. Мне это давалось с трудом, но ей нравилось сравнивать книжную версию с записью на грампластинках.

А потом бабушка умерла. Я вернулась к родителям, где, кроме меня, росло ещё четверо детей... Вскоре не стало и отца. Мать, учительница младших классов, чтобы прокормить нас, работала в две смены, а вечерами дежурила ещё и в интернате. Да и будь она менее занятой, мы с ней навряд ли нашли бы общий язык. Я к ней относилась как к жене старшего брата, теплоты и близости, которая бывает между матерью и дочерью, в наших отношениях не было.

Я стала чувствовать себя не заб­рошенным, а каким-то непонятым ребёнком. Такое состояние было своего рода расплатой за насыщенное духовностью детство с бабушкой. А с другой стороны, я восхищаюсь матерью, так же, как и бабушкой. Они обе очень сильные женщины: одна, следуя традициям, нашла в себе силы отдать своего первенца, другая – взять на себя ответственность за совсем ещё маленького ребёнка. Я бы так не смогла.

Чтобы избавиться после смерти бабушки от одиночества и найти какую-то отдушину, много читала, а где-то в классе седьмом начала писать стихи и сказки. Если первые были ужасны, то сказки, видимо, были неплохие, потому что их стали печатать каж­дую неделю в районной газете. Первый успех окрылил, и я стала заваливать своим твор­чеством республиканскую газету «Қазақстан пионерi», где меня тоже охотно печатали.

Мнение эксперта

– Думаю, что уже в скором времени обычай бауырына салу утратит свою актуальность, – говорила известный лингва-коуч, казаховед Толеу Аймаганбетова. – Хочу подкрепить свои слова пословицей: «Дәстүрдің озығы бар, тозығы бар» – есть традиции лучшие и вечные, есть традиции, изжившие себя.